Год некроманта. Ворон и ветвь - Дана Арнаутова

— Тебе виднее, — ясно и четко отзывается Изоль. — Разве не ты приворожила мессира рыцаря, опутав подлыми чарами?

Умница, не зовет его по имени. Виннар выходит из-за алтаря, лицо застыло так, что я все понимаю без слов. Жаль. Но на одного меньше вытаскивать, если что. Рори сидит в стороне, он слишком близко к темной деве, в руках у северянина блестит еще один нож. Нет, слишком опасно, и Виннар понимает это сам, колеблется — и упускает момент. Ланон ши скользит вперед, еще ближе к рыцарю с ведьмочкой — и сидящему у стены Рори.

— Ча-ра-ми, — нараспев повторяет ланон ши. — О, насчет чар тебе виднее, конечно…

Мы тут явно лишние. Виннар боком подбирается к Рори, шумя не больше, чем крадущийся кот. У меня в ладони дрожит заклятие — нехорошее заклятие, сплетенное не наспех, старательно, и все-таки, словно клубок тонких змей пытаюсь удержать, а они вырываются, ползут между пальцами каждая в свою сторону и вот-вот ужалят меня же.

— Значит, это я его зачаровала, да? Тогда скажи мне, девочка, — голос ланон ши так сладок и мил, что меня снова пробирает мороз. — Почему он помнит тебя, а не меня? Расскажи нам про подлые чары, дитя… Стой на месте, воин, — это уже Виннару, проклятье. — Стой на месте или смотри, как он умирает.

Тонкие пальчики ловят что-то в воздухе, тянут невидимую нить — Рори глухо вскрикивает, выгибается, будто его тянут за сердце, и опять оседает, пытаясь ухватиться за гладкую стену. Виннар замирает на половине шага, потом медленно ставит ногу на пол, отодвигается назад. По три шага от него до меня и Рори. Пять шагов от меня до ланон ши и еще пять от нее до Кольстана с Изоль.

Церковь кажется огромной и пустой, только виднеются сквозь яблоневую метель куклы, брошенные злой капризной девчонкой. Куклам холодно и страшно, они все дальше уходят по темной дорожке, бегущей наперегонки с черным ручьем под нежный посвист флейты, слышной только им. Каждому — своя колыбельная. И когда еще один ручей иссякает и не остается ничего, кроме колыбельной и яблоневого цвета, очередная кукла перестает бояться, на ее лице расплывается тихая глупая улыбка, а я вижу новое серебристое облачко, окруженное темным ореолом.

— Леди Изоль? — удивленно спрашивает рыцаренок, обнимая девчонку за плечи и пытаясь повернуть к себе. — О чем она говорит?

— О да, о чем я говорю? — усмехается ланон ши.

На стенах — ледяная изморозь, и кажется, будто с каждым ударом сердца становится холоднее. Но пар изо рта не идет, значит — морок. Все морок! Это же фейри! Она стоит спиной ко мне, как раз между мной и Виннаром, только он на шаг ближе. Позади алтарь, и будь я священником Единого… Впрочем, будь я священником, она бы меня к алтарю не подпустила.

— Ты прав, проводник уходящих, — говорит она, не оборачиваясь, и голос ее не теплее заледеневших стен. — Это был Бельтайн. Хмельной Бельтайн, ликующий скрипками, флейтой и танцами у кострами, пахнущий яблоневым цветом и сладостью поцелуев. Кто пляшет у дерева, обвивая его лентами? Ты часто присматривался? Кого только не увидишь в толпе… Я всего лишь хотела повеселиться, в эту ночь мир между всем живущим, если оно славит Королей Дуба и Остролиста. Я лишь хотела…

Голос ее стихает, сливаясь со свистом флейты, еле слышно поднывающей в тонких пальчиках, белое платье серебрится, словно покрыто инеем.

— Ты зачаровала его, — безнадежно громко и звонко обрывает ее Изоль. — Украла его сердце, опутала чарами, заставила поклясться!

— Заставила? — с томным удивлением отзывается яблоневая дева. — Так верни ему память, и пусть скажет сам, принуждала ли я его к клятве.

Изоль фыркает, совсем неподобающе для благородной дамы. Ну да, верить слову фейри… Конечно, она не заставляла этого дурачка, он сам преподнес ей сердце и клятву на ладошке. Но почему поклялась она? И вправду хмельное безумие Великой ночи, или тут что-то другое?

— Госпожа, — угрюмо подает голос Виннар. — Вы нашли того, кого искали. Так отпустите нас, прошу.

— Вас? — с ледяным весельем спрашивает фейри. — Или его? Кто он тебе, что ты так печешься о нем, северянин? Сын? Родич?

— Он мой человек, — хмуро отзывается Виннар. — Мы клялись друг другу в верности, он сын моего побратима. Я взываю к справедливости, госпожа.

— Справедливо ли отнимать у охотника взятую добычу? — звенит насмешливый лед. — Впрочем, ты пришел сюда сам. Останешься вместо него по доброй воле?

— Не вздумай, — быстро говорю я.

— По доброй воле? — медленно повторяет северянин. — И вы отпустите его без вреда и наложенных уз?

Темнит северянин. Рори ему, конечно, ближе всех нас, вместе взятых, но чтобы жертвовать жизнью? Разве что и впрямь сын побратима ему как родной — это же Север. Но пока он говорит, я опускаю руку — черно-дымчатые, только мне одному видные змейки стекают с пальцев на каменный пол.

— Не вздумай, — повторяю я. — Оба не уйдете.

— Почему же?

Она так и говорит, не поворачиваясь, словно не может оторваться от созерцания мессира Кольстана и его невесты.

— Душа, отданная добровольно, — редкая ценность. Я отпущу мальчишку, если воин отдаст себя взамен. А ты, ведун, никого не хочешь выкупить? Какую-нибудь невинную деву…

— А я себе не принадлежу, — усмехаюсь я. — Ни телом, ни душой. И мои хозяева имуществом не делятся. Хотя было бы забавно, поспорь ты с ними.

— О, я бы поспорила, — быстро и весело откликается она. — Если не с одним, так с другим уж точно. Впрочем, это дурной тон — отнимать у сородича избранное им… И скажи мне, ведун, разве не сладки поцелуи фейри? Сравнятся ли они со страстью вашего народа?

...Узкие губы, пахнущие травами и — самую малость — вином, тонкие, жесткие, всегда готовые скривиться в усмешке. Прищур глаз — все оттенки зелени от весенней травы до гнилого болота — смотря что гуляет в душе. Лицо — увидишь в толпе и пройдешь мимо, а через несколько шагов остановишься, и сердце взвоет от непонятной ледяной тоски по тому, что было так близко — и вот его нет и никогда не будет. Излом бровей. Руки, танцующие над ретортами или окровавленной плотью. Плечи под тонкой рубашкой. А поцелуи… Я не помню их. Должен бы — но не помню.

— Сладки? — хрипло повторяю я. — Если ты знаешь так много, что же не видишь главного? Сумей я — расплатился бы за эту сладость холодным железом.

— И что? — недоуменно пожимает она плечиками. — Чем ты меня вздумал удивить? Ненавистью? Не так и далеко от любви. Ты чужая добыча, ведун. А добыче либо бежать, либо покоряться.

Змейки текут, ползут по серому камню, покрытому изморозью. Тяжело дышит у стены Рори, и плечи Виннара — каменные валуны. Замерли Кольстан и Изоль, вслушиваясь.

— Либо драться за свободу, — откликаюсь я. — Разве ты дала этот выбор?

— Разве его дала она?

— Изоль, — ломко-твердым голосом говорит Кольстан, осторожно отстраняя девчонку. — О чем она говорит? Ты… колдунья? Ты? Моя любовь…